ГЛАВА ПЕРВАЯ

Фобос

Ему очень редко снились сны. А такие – сюрреалистичные в буйстве красок и образов – вообще никогда не снились. Не то, чтобы князю недоставало фантазии, но привычка измерять все с точки зрения логики и практичного расчета имеет обыкновение даже на такое явление, как сны, накладывать свой отпечаток. Не было в Фобосе умения поверить в сон или фантазию – даже на долю мгновения. Поэтому редкие сны были какими-то серыми и муторными: перепутавшиеся обрывки воспоминаний, зачастую – скучных и совершенно ничего не значащих, однако засевших в памяти, словно заноза.
Но происходящее сейчас, определенно, не было ни одним из таких воспоминаний. Наблюдать извержение вулкана с расстояния всего в несколько десятков шагов, во всяком случае, князю в жизни не приходилось: хотя зрелище это оказалось, что ни говори, красивое. Хотя, с точки зрения Фобоса, ценящего во всем порядок и систему, излишне шумное и суматошное. Даже во сне обязана была присутствовать хоть какая-то логика, здесь же ее не было и в помине.
Вулкан с грохотом выбрасывал в черное от дыма и копоти небо ослепительные ало-золотые фейерверки, ледяную поверхность лениво рассекали ручейки лавы, словно бы лед не таял, а лава и не думала остывать от этого соприкосновения, кружились в огненных потоках, то и дело со звонким грохотом сталкиваясь, острые ледяные осколки, с шипением поднимались в воздух облачка иссиня-белого пара, почему-то горьковато пахнущие цветущей полынью, словно ледяные островки между огненных рек сплошь поросли невидимыми цветами. И, как ни странно, все это казалось естественным и гармоничным – какой-то непонятной гармонией легкого безумия. Какое-то время Фобос не мог понять, как такое вообще может быть возможным, и ответ был неожиданным. Музыка, незримой нитью прошившая эту картину насквозь, объединяла в себе несовместимое. В этой музыке были горечь полыни, расколотый лед и жидкий огонь, в музыке, отчетливо слышавшейся даже сквозь грохот извержения.
Вообще-то «самый дорогой вид шума» князя никогда не привлекал. Фобос до сих пор помнил нудную головную боль, которую ему приносили устраиваемые когда-то матушкой шумные балы, но гораздо более неприятными были воспоминания об уроках музыки, однажды закончившимися смертью неприятного учителя от магии Разрушения, с которой восьмилетний принц не сумел совладать. Но ЭТА музыка… что-то в ней, наверное, было.

Легкий ветра вздох - смерти нет.
Тот, кто пламя сам, не сгорит в огне.
Бьется на ветру, словно знамя, плащ.
Ветер, верный друг, обо мне не плачь.

Все, что было - не было,
Все в огне сгорит,
Пламя рыжей птицею к небу полетит.
Имя мое прежнее здесь забудут пусть,
Долог путь в бессмертие -
Я еще вернусь...

Только долгий путь - смерти нет.
Пламени цветок - ярко-рыжий цвет.
Искры рвутся вверх - россыпь янтаря.
Свой короткий путь я прошла не зря.

Все, что было - не было,
Все в огне сгорит,
Пламя рыжей птицею к небу полетит.
Имя мое прежнее здесь забудут пусть,
Долог путь в бессмертие -
Я еще вернусь...

Горечь на губах - смерти нет.
В чем моя вина - тишина в ответ.
Не сверну с пути - умирает вздох.
Не спасет меня ни судьба, ни Бог...

Все, что было - не было,
Все в огне сгорит,
Пламя рыжей птицею к небу полетит.
Имя мое прежнее здесь забудут пусть,
Долог путь в бессмертие -
Я еще вернусь...

Легкий ветра вздох,
Только долгий путь,
Искра на ветру,
Горечь на губах...
Смерти нет...

Приблизившись к вулкану, князь увидел певицу – кружащий прямо над бурлящей лавой призрак. когда-то его порой навещала матушка с нудными призывами иметь совесть, однако принц, в отличие от сестры, не желал проникаться воспоминаниями и не давал призраку необходимой для существования силы. Порой он даже осознавал, что не в состоянии вспомнить матушкиной внешности, только какие-то обрывки: золотое дно темно-карих глаз, сладкий запах цветочных духов... Весной, когда зацветала сирень, призрак досаждал ему чаще, чем в любое другое время года. А неожиданная гостья куда больше пришлась ему по душе. Хотя... это с какой стороны посмотреть.
В буквальном смысле, поскольку ровно наполовину незнакомка была редкой и изысканной красоты девушкой с мерцающе-черными волосами почти такими же роскошными, как у самого князя, что было особенно необычно, учитывая царящую на Земле омерзительную моду на короткие стрижки, и почти до прозрачности белой кожей. Другая половина лица принадлежала древней высохшей старухе: кожа казалась темной и жесткой, словно древесная кора, а вместо жгуче-черного шелкового каскада эту половину лица обрамляла спутанная седая пакля. Правда глаза: глубокий сине-фиолетовый и янтарно-желтый - смотрели одинаково ясно и остро.
- Ты сейчас спишь? - низким мелодичным голосом поинтересовался призрак.
- Представьте себе, сплю. И не люблю, когда мне мешают.
- Ничего не могу поделать, - полудевушка-полустаруха с изяществом развела руками. - я могу существовать только в снах. Пока только в снах. Поэтому… Поэтому мне очень нужна Ваша помощь.

Нерисса

Любую девушку время от времени посещает мысль, что все мужчины по натуре своей одинаковы. Вряд ли Нерисса не имела морального права считать и называть себя «девушкой» из-за настоящего своего возраста, в конце концов это скорее фаза душевного развития, а не количество прожитых лет. Просто ей отчего-то казалось, что Фобос чуть менее «такой же, как все», чем другие. Непонятно почему, но казалось. Однако, стоило увидеть эту куколку, сам собой напрашивался вывод, что харизматичный колдун не более  чем лучше других притворяется.
- Мужское представление о совершенстве – и к Фрейду не ходи, - ехидно прошелестела призрачная волшебница, заработав леденящий взгляд в ответ, на который не обратила ни малейшего внимания. – красивая, послушная, да еще и немая к тому же!
Эта Галатея отличалась от других Шептунов. Хотя бы тем, что выглядела именно как девушка, в то время, как большинство слуг-големов вообще не классифицировались по половой принадлежности. Если не вглядываться в пустые кукольные глаза бутылочно-зеленого цвета, Шептунью, пожалуй, можно было бы даже принять за человека, хотя орехово-смуглая кожа достаточно странно сочеталась с бледно-золотыми, почти белыми волосами, украшенными венком каких-то мелких цветов.
Как неохотно объяснил Фобос, Галатея была самым первым его относительно удачным творением лет в шестнадцать, поэтому-то и оказалась достаточно похожей на человеческую девушку и даже получила свое собственное имя. Как правило, старые модели Тварей после изобретения колдуном более совершенных, уничтожались, но эту князь оставил на память, со временем, похоже, привязавшись к Галатее, как к любимому креслу там или чашке – хоть и не претендующей на одушевленность, но  связанной с сентиментальными воспоминаниями вещи. Это, конечно, тут же заставило Нериссу вслух предположить, что демоничный Фобос не может расстаться с любимой детской  игрушкой!
- Учитывая, что ты явилась просить о помощи, то выбрала для этого несколько странный тон! – сухо заметил князь, не смотря на отвратительный характер, оказывается, обладающий поистине ангельским терпением. Нерисса с полуулыбкой-полуусмешкой развела руками.
- Мне показалось, если Вы приняли решение мне помочь, то не поменяете, как бы я себя не вела. Я же не собираюсь принимать чью-то милость просто за красивые глаза, это сделка. Зануда Вы, князь!
- Женщины…
Выражение, с которым Фобос произнес это слово, было непередаваемым, однако укладывало в это единственное и вполне цензурное, кстати, и ровным тоном произнесенное слово ТАКОЙ спектр эмоций, какого сама Нерисса не воспроизвела даже десятком длинных и лихо закрученных сложноматерноподчиненных предложений.
«Вот оно какое, самое страшное ругательство!» - едва сдержав смешок, подумала волшебница, но теребить князя перестала. Конечно, сбить его сосредоточенность во время колдовских манипуляций не сумело бы даже землетрясение, но все же, этот обряд был чересчур важен для нее самой, чтобы рисковать.
Всяких колдовских ингредиентов и таинственных предметов, рун и схем оказалось не так уж много, похоже, Фобос предпочитал больше держать в голове, не полагаясь на внешнюю атрибутику, которой многие его коллеги зачастую злоупотребляли в попытке произвести впечатление. Даже вместо классической пентаграммы  на полу лаборатории обнаружился самый обыкновенный треугольник.
- Встань в центр, - коротко приказал князь Шептунье. Та на мгновение подняла свои зеленые глазищи на господина, после чего повиновалась. «Интересно, эта кукла понимает, что на этот раз хозяин отправляет ее на смерть? – пронеслось у Нериссы в голове. – Впрочем, даже если и понимает… не похоже, чтобы у нее были собственная воля и желание жить. Для князя она существовала, для него же без колебаний и погибнет»
Но вот для самого Фобоса «детская игрушка», похоже, что-то все же значила. Иначе из нее не вышло бы жертвы, необходимой для колдовских ритуалов подобного рода. Нельзя получить что-то, не отдавая, пусть порой «равноценность» этого обмена и весьма сомнительна.
- Вам ее жалко? – невинно поинтересовалась волшебница.
- Разумеется, - Фобос безразлично пожал плечами. – Галатея служит мне половину всей моей жизни, я привык к ней. И кофе она неплохо готовит.
- Значит, Вам СЕБЯ жалко, а не ее, - невесело усмехнулась Нерисса. Князь снова пожал плечами. С другой стороны, ей-то какое дело до того, как колдун поступает со своими куклами?! Оставив его в покое, призрачная волшебница тоже вошла в триграмму, практически слившись с покорно замершей Галатеей. – Что мне делать?
- Ничего, - Фобос встал напротив, скрестив почти по-женски тонкие руки на груди и закрыв глаза. Психолог сказал бы, что он замкнулся в себе и оборвал общение. – Просто постарайся не мешать мне.
Нерисса тихо фыркнула, но не стала спорить.
Человек, лишенный магических способностей, даже не понял бы, что в просторном, хотя и изрядно захламленном зале лаборатории вообще что-то происходит. Поэтому колдуны, имеющие дело с простыми людьми, и отдавали столько усилий «работе на публику» - а Фобосу такое было ни к чему. Даже будучи волшебницей Нерисса вполне могла бы ничего не понять, но сейчас она сама была призраком, существующим в этом мире лишь благодаря колдовской поддержке самого князя – иначе ей было бы не вырваться из плена чужих сновидений, куда волшебницу утянуло после того, как умерло ее тело. Сперва приходилось существовать лишь в кошмарах самой Вилл, к счастью, предпочитающей списывать это на нервное переутомление, потом появилась возможность путешествовать и по чужим снам. Поэтому для Нериссы по залу бушевал безумный ураган, угрожающий подхватить ее, словно сухой лист, и оторвать от Шептуньи, выдернуть из магического треугольника – напуганная этой мыслью, волшебница попыталась намертво вцепиться в серебристо-белое одеяние Галатеи, краем рассудка осознавая, что при случае ее пальцы легко пройдут сквозь материю, как сквозь туман. Все мысли сосредоточились на том, чтобы удержаться, не допустить этого – кто знает, что может получиться, если призрак покинет триграмму до того, как ритуал завершен – для чего попыталась окончательно слиться с «якорем» - телом Шептуньи. Собственной души у Галатеи не оказалось – ничто не пыталось вытолкнуть Нериссу, как часто поступала Вилл – однако что-то вроде личности: безмозглой и покорной, но все-таки личности – у Шептуньи за пятнадцать лет службы князю выработалось. Правда, теперь это «что-то» сохло, съеживалось и рассыпалось пеплом, словно сухой цветок, который раскрошили в пальцах. Когда Нерисса перестала чувствовать это окончательно, когда рассыпался в пыль и калейдоскоп нудных воспоминаний о приготовлении кофе, наведении порядка среди исцарапанных жутким подчерком бумаг на рабочем столе Фобоса, об утомительных попытках собрать роскошные, но непослушные волосы князя хоть в какое-то подобие прически, привычно не без труда управляясь с прохладными жесткими прядями, при первой же возможности выскальзывающими из рук… воспоминаний все бледнеющих и бледнеющих, пока Нериссу не ослепила яркая, как молния, вспышка, поглотившая из невнятный отголоски.
Нерисса с детства любила грозу. Еще даже не став Стражницей и не обретя волшебного дара повелевать молниями, словно богиня войны из какого-то древнего языческого пантеона, девочка была очарована их силой и красотой. Стоило над городком, где она жила с родителями, разразиться грозе, маленькая Нерисса выбегала на улицу, подставляя лицо хлещущему ливню, и любовалась всполохами небесного огня, доводя едва ли не до истерики маму, жутко боявшуюся грозы, и каждый раз после такого «празднества души» дня на три сваливаясь с простудой – стоять часами под дождем никому не проходило даром. Но оно того стоило. Больше всего Нерисса любила, когда молния на мгновение ослепляла, и перед глазами всплывал ее «негатив» - черный всполох на светлом до сияния фоне.
Открыв глаза, волшебница не без удивления и даже некоторого разочарования обнаружила отсутствие как барабанящего по коже дождя, так и молний. Вверху был высокий серебристо-серый потолок. Следующим, на что обратила внимание Нерисса, было то, что лежать на довольно холодном мраморном полу не слишком-то удобно, а после на этот самый пол падения слегка побаливают ушибленные плечо и затылок. Оказывается, она успела отвыкнуть от некоторых неудобств, создаваемых физическим телом.
- Вам помочь? – любезно поинтересовался непонятно откуда взявшийся в лаборатории длинноволосый блондин в стильном, хоть и по какой-то  незнакомой моде, одеянии. Живое (особенно по контрасту со строящим из себя ледяного сфинкса Фобосом) лицо юноши с правильными классическими чертами, с точки зрения Нериссы, было скорее смазливо, чем по-настоящему красиво, но многим как раз такие вот нравятся.
Проигнорировав любезно поданную руку, волшебница тяжело приподнялась, оглядывая себя со всех сторон, словно в магазине одежды. Платье-то особого внимание не стоило – белая туника с серебристым шитьем, то же самое, что было и на Галатее. Шептунье-то, с ее орехово-смуглой кожей и светлыми, как лен, волосами, оно и подходило, а для Нериссы, которая, напротив, была брюнеткой с жемчужно-белой кожей, казалось чересчур пресным. Но все остальное ее, в общем-то, устраивало. Блондинчик, слегка огорчившийся, что на его персону обращают так мало внимания, продемонстрировал неплохой опыт выслуживания, сотворив перед Нериссой высокое зеркало, прежде, чем она успела не то, что потребовать, а даже подумать об этом. Волшебница была точной копией самой себя в семнадцать лет, до того, как оказалась заключенной в каменный саркофаг. 
- Думаю, Вам будет нужна другая одежда, леди.
- Ты Седрик?
- К сожалению, мы не были представлены друг другу должным образом… разве Вы меня знаете?
- Лорд, а ведешь себя, как лакей, - устало отмахнулась Нерисса. Хотя, если подумать, блондинчик был абсолютно прав. – м-да… Вилл тебя несколько иначе воспринимает. Ты ей снился пару раз.
- Странно.
- Ага. На месте ее матери я бы никогда не разрешила девчонке с такой… хм, чувствительной психикой смотреть по вечерам «Анаконду».
Седрик изящно хлопнул выразительными глазами редкой голубизны и, подрастеряв свои светские манеры, едва не по стенке сполз от смеха. Видимо, привык, что девушки видят его в снах несколько иного характера…
Князь молча стоял чуть поодаль, все так же скрестив руки и с задумчивым видом наблюдая за развитием эксперимента.
- Это ведь не обязывает меня служить тебе?
- Нет. Это... твое тело создано по тому же принципу, что и Шептуны, но твоя душа сделала его человеческим в полной мере. У Калеба было гораздо меньше… а впрочем, это не важно. Дело в том, что что-то пошло не так, я пытаюсь разобраться, в чем дело.
Нерисса не стала уточнять, каким образом он это «пытается» стоя тут столбом. Похоже, вся симуляция бурной деятельности ложилась в этом замке не плечи лорда-змееоборотня, а опальный принц предпочитал лишний раз не шевелиться.
- Что именно пошло не так?
- Слишком большая часть энергии оказалась утеряна при передаче, - неохотно признался Фобос. – со мной такого еще не бывало. На самом деле я не слишком сильный маг, поэтому эффективность колдовства напрямую зависит от точной и экономной работы с энергией. Конечно, этот ритуал был экспериментальным, но в мои расчеты, похоже, вкрался какой-то неучтенный фактор, вот я и пытаюсь понять.
Вот что он, оказывается, делает – анализирует эти свои расчеты. Без бумажки, без записей… внушает, однако, уважение. Ну надо же «не слишком сильный маг», а Нерисса-то полагала, что претенденты на мировое господство поголовно либо просто великие, либо супер-пупер великие, либо офигенно великие!
С ее точки зрения все прошло именно так, как и планировалось. Но, если Фобосу нравится скрупулезно, словно обнаруживший мелкую недостачу бухгалтер,  выяснять, куда же «уплыла» часть магической энергии – пусть развлекается.
- А как на счет моих магических способностей?
Это было самым сомнительным пунктом эксперимента. Никто не способен дать больше, чем есть у него самого, а силы именно волшебника – изрядно отличающейся от колдовской – у князя не было. Нерисса отчасти рассчитывала на свою связь с Вилл, у которой необходимо было черпнуть часть способностей. Если повезет, девчонка и этого не должна была заметить – уровень сил волшебниц постоянно колебался в зависимости от множества факторов.
- Все должно было получиться так, как было задумано. Хоть часть энергии и исчезла, на проведение ритуала ее должно было хватить.
Слишком много «должно» - в особенности для предпочитающего категоричность в любых высказываниях Фобоса. Нериссу это кольнуло смутным беспокойством, однако проверить был только один способ: создав на ладони небольшую шаровую молнию, волшебница метнула ее под потолок. Возмущенный порчей хозяйского имущества вопль Седрика прозвучал одновременно с ее собственным криком – криком испуга и невыносимой боли, который Нерисса словно бы услышала со стороны еще до того, как почувствовать и эту боль, и испуг. И уж гораздо раньше, чем поняла, что происходит…
Зеркало все еще стояло перед ней. Зеркало, любезно демонстрирующее, как седеют и обвисают унылой желтовато-серой паклей роскошные кудри цвета воронова крыла, черты лица становятся резкими и грубыми, полные губы вытягиваются в узкую, злую щель, а жемчужно сияющая кожа темнеет, покрываясь сетью глубоких жестких морщин… На половине головы, лица, да и всего тела – белое платье Галатеи было достаточно открытым, чтобы заметить это. Половина лица и тела волшебницы теперь принадлежало древней высохшей, словно мумия, старухе, а вторая половина – оставалась юной и, то ли по контрасту, то ли перетянув на себя двойную дозу красоты, кажется даже, засияла еще ярче. Крик перешел в хриплый стон, Нерисса попыталась бессильно осесть на пол, но князь – почему-то сам, не перепоручив, как обычно, своему дрессированному змеенышу, подхватил ее за плечи.
- Я постараюсь все исправить, - почти по-человечески пообещал он. То ли соскреб со стенок характера всю возможную участливость, то ли сам был искренне расстроен провалом научного эксперимента. – пока такое будет происходить, когда ты пытаешься использовать свою магию, думаю, когда я найду причины, получится избавится от такого побочного эффекта.
С трудом уняв нервную дрожь, волшебница отстранилась, со смесью раздражения и благодарности сверкнув глазами в сторону вездесущего змеелюда, вручившего ей небольшой кубок с пахнущим почему-то ванилью и малиной вином.
- Все уже существенно лучше, - попыталась усмехнуться Нерисса, отсалютовав Фобосу кубком. – Ваше здоровье, князь.